Романсы-картины

Свобода и непринужденность поэтической речи проявляется и в таких частностях, как система рифмовки, не повторяющаяся ни разу; в трех четверостишиях использованы все возможные комбинации рифм — и перекрестные (a b а b), и парные (a a b b), и опоясывающие (a b b a). Таким образом, это стихотворение, по существу, не делится на строфы, поскольку строфа есть законченная, завершенная композиционная единица, соизмеримая с другими, аналогичными.

Казалось бы, столь свободно развивающееся стихотворение должно «сопротивляться» музыкальной интерпретации в статичной и уравновешенной трехчастной форме.

Но в трактовке Мясковского трехчастная форма приобретает очень большую гибкость, отражая все особенности поэтической речи.

Мелодия первой части (соответствующей первому четверостишию) декламационна, она тонко отражает и ритмику и интонации поэтической речи. В то же время она достаточно обобщенна, и потому некоторые интонации приобретают тематическое значение, независимое от слов, с которыми они были связаны при первом появлении [1]:

[1] Отметим особое значение, отведенное здесь тритоновой интонации, что весьма типично именно для декламационных мелодий (напомним, например, начало романса Даргомыжского «Мне грустно»).

Средняя часть романса использует уже знакомые интонации в ином композиционном и ладогармоническом освещении. Так, вторая фраза первой части становится начальной фразой середины, далее вычленяется и секвентно варьируется характерная тритоновая интонация.

Грань между серединой и репризой затушевана и гармонически (реприза не имеет никакого гармонического предыкта) и мелодически; из-за небольшого изменения начальной фразы реприза воспринимается скорее как продолжение, чем как начало нового раздела.

Таким образом, симметричная трехчастная форма воспринимается почти как форма «сквозного развития», в чем нельзя не видеть отражения особенностей поэтической композиции.

Музыкальное интонирование стиха диктует, как мы видели, и построение музыкальной формы, и соотношение голоса и фортепианной партии, создающей лишь опору для голоса.

Несколько по-иному реализован тот же принцип в романсе «Очарованье красоты в тебе» — на наш взгляд, лучшем романсе цикла, выразительнейшим образом передающем очарование покоя, безмятежности, «священной тишины». Здесь декламационная мелодия еще более обобщена и кантиленизирована. Это достигнуто выравненностью ритма, придающей (в условиях довольно медленного движения) особую значительность, весомость каждому звуку, и решительным преобладанием диатоники и мягкостью перехода от конца предыдущей фразы к началу последующей. Лишь реприза подчеркнуто отделена от предыдущего изложения ферматой и особенно легким, воздушным началом фразы на высоком звуке:

Кантиленность присуща не только вокальной, но и фортепианной партии романса, где все время возникают певучие фразы, имитирующие партию голоса или сливающиеся с ней в своего рода дуэт.

«Романсы-картины» из опуса первого более традиционны, чем рассмотренные выше лирические монологи., и свидетельствуют скорее об усвоении творческого опыта классиков, чем о поисках своего собственного пути. Но это не мешает оценивать весь цикл как цельное, художественно законченное явление, отмеченное не только талантом, но уже и мастерством.

Несколько иную грань творчества раннего Мясковского представляет его вокальная сюита «Мадригал» на слова Бальмонта. Она построена необычно: три ее части («Прелюдия», «Интерлюдия» и «Постлюдия») написаны на одни и те же слова:
О, в душе у меня столько слов для тебя и любви.

Только душу мою ты своею душой назови.
Эти слова находят разное музыкальное воплощение. «Прелюдия» — это как бы свободная импровизация трубадура перед началом канцоны в честь прекрасной дамы; на эту ассоциацию наталкивает и мелодия, рождающаяся из взволнованного восклицания, и arpeggiato в партии фортепиано, звучащее как взятый на лютне аккорд.

Авторскии тур на маврикии traveler.market.