Образы мрака и скорби чередуются с образами света и радости

Романсы советского периода, на первый взгляд, продолжают уже наметившиеся ранее линии. Круг поэтических интересов остается по видимости тем же: поэзия

пушкинской поры (цикл «Венок поблекший» на слова Дельвига, «Три наброска» на слова Тютчева), поэзия символистов (романсы на слова Блока). Но если дельвиговский цикл и можно сопоставить с циклом на стихи Баратынского, то придется признать, что здесь развитие идет по нисходящей линии. Цикл Баратынского был ответом на живой и волнующий вопрос «что такое искусство», дельвиговский же цикл воспринимается как нечто ретроспективное, как стилизация.

Но зато блоковский цикл являет собой совсем иную трактовку символистской поэзии, чем романсы на слова Гиппиус и Вяч. Иванова [1]. Цикл этот представляет собой довольно крепко спаянное художественное единство, своего рода сюиту с контрастным расположением частей. Образы мрака и скорби чередуются с образами света и радости, общая же тенденция цикла явно направлена к преодолению скорби. Эта тенденция «задана» уже в первом романсе — «Полный месяц встал над лугом». Начинаясь глухо и мрачно, проникаясь настроениями беспокойства и жути, во второй половине романса музыка как бы вырывается из сумрака и тумана, превращаясь в ликующий дифирамб на словах:
И тогда пройдешь тропинкой,

Где под каждою былинкой

Жизнь кипит!
Эта линия развития проявляет себя во всех частностях: в нарастании темпа и силы звучания, в «завоевывании» высокого регистра в партиях голоса и фортепиано и, самое главное, в прояснении гармонии. Начало романса представляет собой цепь диссонирующих, тонально многозначных гармоний в духе Скрябина, и только во второй половине проясняется тональность и гармонии получают функциональную определенность. В коде романса в партии фортепиано как бы предвосхищается мотив, положенный в основу романса «Встану я в утро туманное» — самого светлого романса цикла.
[1] Пользуюсь случаем, чтобы сказать, что в моих прежних работах о романсе (в книге «Очерки истории советского музыкального творчества». М., 1947 и в I томе «Истории русской советской музыки») блоковский цикл Мясковского явно недооценен. Причина, видимо, в том, что мною рассматривались лишь отдельные, хотя и наиболее яркие романсы, и не были проанализированы особенности «драматургии» всего цикла.
Линию, идущую «от мрака к свету», можно проследить и во всем цикле. Однако эта линия развивается не прямо, а своего рода уступами.

Второй романс — «Ужасен холод вечеров» — средоточие мрачных образов. Характер мелодии с ее хроматическими «изломами» несколько напоминает мелодии самых мрачных романсов на слова З. Гиппиус. Мелодия голоса несколько инструментальна, она могла бы быть темой фуги.

Самая характерная ее интонация — в пределах уменьшенной октавы — уже появлялась во вступлении, на ней же основано и фортепианное заключение. Это как бы выражение скорби, душевной боли, жажды вырваться за пределы «неразмыкаемого круга».

За этим очень мрачным, но очень выразительным романсом следует более светлая интермедия-романс «Милый друг», хотя и в нем на мгновение появляются образы зимней вьюги, зловещие шорохи, хорошо знакомые по романсам на слова Гиппиус. Но конец романса ясен и спокоен.

Снова скорбная страница — романс «Медлительной чредой нисходит день осенний», где в партии фортепиано с первых тактов звучит, почти не умолкая, интонация стона, плача.

А за ним — светлая кульминация цикла — романс «Встану я в утро туманное» с его призывно и ярко звучащими интонациями вокальной партии, с радостными «перезвонами» в партии фортепиано, особенно ликующе звучащей в кульминации (перед репризой):

Еще никогда не создавал Мясковский так ярко и свежо звучащих вокальных произведений! Романс этот мог бы быть финалом цикла, но композитор предпочел закончить его более спокойным и мягким романсом «В ночь молчаливую», излюбленным своим образом «звучащей тишины».

В начале настоящего очерка говорилось о близости образного строя романсов с современными им симфоническими произведениями Мясковского. Это, пожалуй, всего определеннее проявилось в блоковских романсах, и хронологически и по содержанию близких шестой симфонии, в которой «блоковское» отмечается всеми исследователями. Одна из центральных ее тем (хотя и не единственная) — это преодоление личной скорби, одиночества, смятения обращением к окружающему миру, к бурлящей вокруг жизни, к светлым образам грядущего. Как это ни парадоксально, в симфонии, а не в вокальной музыке «тема преодоления» яснее и конкретнее связана с окружающей действительностью, столь живо ощутимой в финальной картине революционного шествия. В романсах она нашла иное, гораздо более лично-лирическое выражение. Но весь образный строй, постепенное освобождение от образов холода, мрака и одиночества имеет ту же основу, что и в симфонии.

Монтаж Винтовых свай в городе Судак reborda-krim.ru.