На холмах Грузии (Н.А.Римский-Корсаков—А. С. Пушкин)

Первый минорный аккорд непосредственно вводит слушателя в атмосферу устойчивости, определенности и душевной ясности героя. Аккорд этот монолитен. Он то ли начинает, то ли заключает какое-то важное переживание героя. Он как бы «база», из которой родятся последующие, более мелкие отрывки музыки.

Вслед за аккордом в той же тональности возникают речитативные отрывки, рисующие горную природу Грузии: «На холмах Грузии лежит ночная мгла»; «Шумит Арагва предо мною». Вторая фраза звучит с аккомпанементом, передающим усиливающийся и смолкающий шум реки.

Минорный аккорд как бы «распался» на эти полуречитативные отрывки. И дальше тихо и задумчиво возникает вокальная кантилена, сопровождаемая и скрепленная мягкими синкопами аккомпанемента. Музыка эта предельно спокойна, светла и окутана грустью. Она выражает печаль, застывшую в глубоких пластах души задумавшегося героя. Темп и ритм музыки ровны, метричны. Эта синкопированная метричность характеризует постоянство и неизменяемость душевной печали героя — печали разлуки с любимой. Разлука эта, быть может, длительна. Любовь героя — многолетняя.

Мне грустно и легко: печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою…

На слове «светла» в музыке звучит светлая мажорная гармония. Она передает как бы изумление героя перед устойчиво светлой и животворной силой его любви. Но завершение этого периода нарушается неожиданным взлетом любовных чувств героя, переполнивших его душу:

Тобой, одной тобой…

Слова эти, разорванные паузой, звучат громко и страстно, нарушая спокойствие предыдущей кантилены. Они заканчивают своим неожиданным взлетом первую часть романса. Это как бы пробуждение лирического героя.

Музыка второй части романса возникает по контрасту с предыдущим страстным взрывом чувств героя. Душа его как бы освободилась от волнения, внезапно переполнившего его душу. Он снова спокоен и светло грустен. Но теперь он называет свое душевное состояние новым словом. Это уже не грусть, а унынье. Значение этого слова не вполне созвучно привычному его пониманию в поэзии Пушкина. Унынье, которым проникнута душа героя, — состояние самоуглубленного внутреннего покоя, исполненного бескорыстной любви, лишенного эгоистических желаний (см. «Как пламень жертвенный чиста моя любовь»).