Чувство ущербности модернизма

В начале своего творческого пути Александров нередко обращался к современным поэтам, принадлежавшим к различным модернистским направлениям, не утрачивая, однако, интереса к классической поэзии. Бальмонт, Игорь Северянин чередуются с Фетом и Баратынским… Интерес к Бальмонту и Северянину оказался преходящим, но один из поэтов-модернистов — Мих. Кузмин — надолго привлек симпатии композитора. К его «Александрийским песням» Ан. Александров обращался на протяжении более чем десяти лет, и уже один этот факт заставляет внимательнее присмотреться к творчеству Кузмина и попытаться раскрыть секрет его привлекательности для композитора.

Сейчас, из почти полувекового отдаления, все разновидности модернизма представляются нам почти одинаковыми, мы ясно видим их чуждость, а порой и враждебность по отношению к передовым идеологическим движениям эпохи, ретроспективизм, субъективность — все болезни дореволюционной русской интеллигенции, особенно характерные для десятилетия перед революцией.

Но внутри модернизма шла своя борьба, лучшие, наиболее талантливые его представители ясно ощущали ущербность своего общественного и художественного мировоззрения, что и позволило затем Блоку и Брюсову занять столь видное место в советской поэзии.
M. Кузмин не принадлежал к этим лучшим. Но чувство ущербности модернизма он разделял с ними, как, впрочем, и со многими другим» представителями своего поколения.

Кузмин вышел на видное место в русской поэзии начала XX века вместе с группой поэтов-акмеистов [1], декларативно противопоставившей мистике символистов любовь к миру реальных вещей. Лучше всего свидетельствует об этом статья самого Кузмина «О прекрасной ясности».

«Есть художники,— писал Кузмин,— несущие людям хаос, недоумевающий ужас и расщепленность своего духа. И есть другие — дающие миру свою стройность. Нет особенной надобности говорить насколько вторые, при равенстве таланта, выше и целительнее первых» [2].

Протест Кузмина против «отсутствия контуров, ненужного тумана и акробатского синтаксиса» символистов не был протестом с реалистических позиций. Только в очищении синтаксиса, по сути дела, и реализовались декларативные призывы к «прекрасной ясности». В идейном отношении акмеизм был даже ограниченнее символизма, поскольку и не стремился к философскому осмыслению мира. Сам Кузмин остался эстетом, влюбленным в прошлое— в эпоху заката античности, в XVIII век, который он воспевал в своих стихах и рассказах.

Присущая Кузмину влюбленность в краски, звуки, запахи окружающего мира, видимо, и привлекла внимание Александрова к стихам этого поэта. На протяжении четырнадцати лет (1915—1929) Александров написал четыре тетради «Александрийских песен» [3].
[1] В нее входили, кроме М. Кузмина, Н. Гумилев, А Ахматова, С. Городецкий, В. Нарбут и другие.

[2] М. Кузмин. О прекрасной ясности. «Аполлон», 1910, № 2, стр. 5—6.

[3] «Из Александрийских песен М. Кузмина». Тетрадь первая (ор. 8): «Вечерний сумрак», «Когда я тебя в первый раз встретил», «Ты, как у гадателя отрок», «Разве не правда?». Тетрадь вторая (ор. 20): «Как песня матери», «Что ж делать», «Солнце, солнце», «Ах, покидаю я Александрию». Тетрадь третья (ор. 25): «Когда мне говорят: Александрия», «Когда утром выхожу из дома», «Весною листья меняет тополь», «Их было четверо», «Как люблю я…». Тетрадь четвертая (ор. 34): «Адониса Киприда ищет», «Не напрасно мы читали богословов», «Сладко умереть», «Сегодня праздник».
То, что романсы эти писались в течение столь длительного промежутка времени, разумеется, сказалось на их музыкальной стилистике. На примере «Александрийских песен» очень ясно прослеживается эволюция вокального письма Александрова. Заметно меняется самое отношение к форме романса: из камерной миниатюры он превращается в вокальную поэму, с широко развитой партией голоса, с полнозвучной, симфонизированной партией фортепиано. Этот путь естественно приводит к созданию оркестровой редакции двух песен («Как песня матери» и «Солнце, солнце») [1].

Первая тетрадь «Александрийских песен» относится к тому же времени, что и рассмотренные выше романсы на слова Фета. И здесь мы найдем уже отмеченное в опусе 2-м преобладание фортепианной партии над вокальной, своеобразную «прелюдийную» трактовку романса. Яснее всего это в первом романсе «Вечерний сумрак»:

[1] Они были исполнены в симфоническом концерте в театре Революции 22 февраля 1925 года. Солистка — С. Кубацкая, дирижер — С. Сараджев.
Но здесь есть и новые черты. Поэтическая форма «Александрийских песен» Кузмина ставила перед композитором особые задачи. «Песни», представляющие собой стилизацию лирики эллинистической эпохи, написаны свободным, нерифмованным и не укладывающимся в какую-либо стопную систему стихом. Но при этом в них все-таки есть и поэтический ритм, и законченность композиции. Найти этот свободный и капризный ритм, согласовать его с присущей музыке мерностью было нелегкой и интересной творческой задачей, близкой к задаче музыкальной интерпретации прозы. Поэтому в «Александрийских песнях» проблема музыкальной декламации привлекает такое же внимание композитора, что и проблема фортепианной фактуры.

Срочная уборка заказать уборку.