Жизненный путь Анны Ахматовой

Родилась Анна Андреевна Ахматова в 1889 году. «Старше была я века ровно на десять лет», — заметит она впоследствии. Детство и отрочество дочери вышедшего в отставку инженера-механика флота А.А.Горенко прошли под Петербургом в «городе Муз» — Царском Селе (ныне г.Пушкин). Первая книга Ахматовой (литературным псевдонимом послужила фамилия прабабушки по матери) называлась «Вечер» и датировалась 1912 годом.

Открывало первую книгу стихотворение «Любовь». Так могли называться многие страницы ранние ее сборников. Они стали редким по силе искренности дневником «нежного недуга» и сразу же побудили говорить об их авторе как о русской Сафо.

Любовное чувство и впредь останется главенствовать в творчестве Ахматовой. Но позднее она решительно уклонится от лестного, казалось бы, для нее сближения с легендарной эллинкой:

«Хвалы эти мне не по чину,

И Сафо совсем ни при чем…»

Несогласие будет не данью скромности, а следствием трезвой оценки собственного пути.

Начинавшая как поэтесса, чье «сердце любит радостно и слепо», Ахматова буквально за несколько лет выросла в поэта, «вещее слово» которого оказалось способным на «всеотклик» (Достоевский): «Мне ведомы начала и концы». Сама она ясно осознавала глубину и значительность происшедших с нею перемен:

«Показать бы тебе, насмешнице

и любимице всех друзей,

царскосельской веселой грешнице,

что случится с жизнью твоей…»

И сама же точно увязывала серьезную эту эволюцию с движением истории:

Так вот когда мы вздумали родиться

И, безошибочно отмерив время,

Чтоб ничего не пропустить из зрелищ

Невероятных, простились с небытьем.

Возвращаясь на склоне лет к началу своей творческой биографии, Ахматова самокритично заметит: «…мы не знали в начале 10-х годов, что живем накануне первой европейской войны и Октябрьской революции». «Мы» употреблено сознательно: поэтесса не отделяла себя от других сторонников акмеизма – школы, возникшей внутри петербургского «Цеха поэтов», руководимого Николаем Гумилевым.

Доверием к сущему, к той реальной жизни, что открыта восприятию человека, способного откликнуться на ее значимость и красоту, — вот чем привлекала поэтическая практика новой группы, энергично отвергшей «призрачную» метафизику символизма. Вместе с тем в стихах ее представителей мир как бы «одомашнивался», и увереннее всего акмеизм вел речь о непосредственном и умопостигаемом, когда «земные чувства» не теряли связи с вполне конкретными явлениями и обстоятельствами.